***

Истратив деньги, как невежда
на книги, а не на одежду,
я оказался на мели.
мне просто не в чем выйти к людям.
а, впрочем, в лихорадке буден
к чему им я, и мне - они.
Спешу опять уткнуться в книги,
не видя пресловутой фиги
какую каждый разглядит.
Лишь я проклятую не вижу,
за что себя и ненавижу,
за что всегда бываю бит.
Я, наконец, бросаю полки
и сердце с ноющей иголкой,
и выхожу на праздный свет,
и вижу фигу, коей нет.

***

Ловя, как муху, ускользающую мысль,
разжав кулак, увидев пустоту,
ты понимаешь, что теряешь смысл,
как кровь, как воздух. Но начистоту -
ты не теряешь, а по прежнему сидишь
в дурацкой позе, на дурацком стуле.
Твой ум тебе подсовывает дули,
а ты с открытыми глазами - спишь.
О, как бы нам проснуться, отряхнуть
бы с плеч башку…
… Продрогший клавесин луны
настраивает муть небес на сонатину.
С ним в паре, кашляя на весь хрустальный свод,
Создатель,- нервный зябнущий во фраке, -
листает звездный атлас нот
и весь дрожит… Как на собаке
обиды заживают на душе.
Я перекроен заново уже
несправедливостью. Какой я был в начале
не знаю я. Должно быть, существо,
то, первое, является порой,
когда я сплю… Я чувствую родство
с деревьями, они как я, недвижны
когда живут…
…"На сохнущую ткань
нарезать лука, вынести на солнце,
на свежий ветер. Через час свернуть,
найти Восток и отправляться в путь,
восход имея справа…
… Посмотри,
как эта пара держится едва.
Он на нее не смотрит, а она…
… Ну, вот и хватит! Как на счете - "три!"
ребенок замирает в ожиданьи, -
я исчерпал нам данный срок свиданья.
Я - замираю.
Да и ты замри…

***

О. У. А. Ы.
ШТАНЫ.

***

Как муравейник жаждущий созданий
умеющих его наполнить суетой
и жизнью,- я наподобие брошенного зданья
за городскою белою чертой
живу капризный, мелочный и жалкий.
Мои глаза направлены не вне
и не вовнутрь, а где-то между,
следя за отражением моим во мне.
Себя не узнавая,
отображенье смотрит на меня
извнутренне, взирая на надежду
с сомнением. То я или не я?...
То - мы. Нас страшно много - мириады.
Самим себе мы рады и не рады.
Из тысяч "Я" составив общий мозг,
мы мыслим - нервы, ткани, клетки и сосуды,-
развалы органической посуды.
Живущий град.
Стовратый, стокелейный храм
наполненный движеньем - неспокоен.
Я - муравейник, ищущий покоя.
Я - здание, глядящее из рам на дальний лес,
на желтый за рекою немой закат,
готовый стать моим, лишь отгорев…
… Ладони отогрев,
и обратив лицо к ночному храму - молчу…

***

В улицах горит
искусственная ночь.
Шалые такси
убегают проч.
Желтые глаза
закрывает дом.
Город держит пруд
каменистым ртом.
Пялит светофор
красные глаза.
На стекле дождя
робкая слеза.
Тонкий постовой
к палочке примерз.
Из дверей тепло
улетает вскользь.
Памятник озяб.
У трамвая жар.
В городе зима -
ледяной пожар.

***

Когда Последний День,
отпущенный нам свыше,
вдруг грянет,-
биения секунд мы не услышим
за гранью предназначенной для нас.
Да будет так.
Я буду так же петь.
Ты так же мне внимать
и наши дети
не родившиеся
будут вспоминать,
как пел я.

***

Дни мои, как якорная цепь
потекли, сорвались с места за борт.
Их хватать руками бы не надо.
Сосчитать, запомнить - не успеть.
За стеною чайка в доме плачет
в четырех стенах вдали от моря.
У нее свое есть море горя,
от того, что может быть иначе.
Здесь в материковом захолустье
ветры бьют в лицо травой и пылью.
Все в итоге порастает былью,
и жилье из дома не отпустит.
Набегают волнами недели.
Годы покрывают с головою.
Чайка бьется, просится на волю,
но до моря мы б не долетели.
Хватит плакать! Здесь воды в достатке -
в раковине бесится стихия.
И пишу засохшие стихи я,
но немного слез держу в остатке.

***

В моей комнате зима.
Пыль, как снег налипла.
Почернела у окна
форточка-калитка.

В лампе день уснул. Сквозняк
по углам летает.
Долго в комнате зима
держится, не тает.

На гвозде пиджак замерз.
Скорчились пластинки.
В моем небе среди звезд
засверкали льдинки.

Кошкой гибкой холодок
просится на руки.
Где огонь былых годов?
Где друзья, подруги?

Было - в лампе бился свет.
Пол - придавлен крепко.
Из углов порхавший свет
красил желтым лето.

От движенья губ и плеч
воздух был в полоску.
Смех и музыка и речь
и друзья, что в доску.

Только листьями мой пол
календарь осыпал.
Лето кончилось и вот
снег в квартире выпал.

***

Последний день прошел в угаре
страстей, забот и поручений,
и я, отшельник поучений,
в последний раз предамся каре.
Иль в предпоследний, вероятно -
ведь дольше века воскресенье,
а день был свежий и весенний,
а поддаваться так приятно.
И пусть, - с закрытыми глазами
по воле ветра волн, но все же,
увы, мгновение дороже,
и повторяется не нами…
Когда же страшный день Итога,
себе присвоив понедельник,
рассыплет бусинки неделек,
годков, эпох и имя Бога,
вдруг прозвучит совсем иначе, -
тогда душа моя заплачет
и прикоснется - недотрога.

***

Вот птицы тают в облаках.
Их души легче их напастей.
А нашего стремленья к счастью
ничтожно мало для рывка
в судьбой ощипанных руках.
Под облака не в нашей власти…

Деревья замерли в снегу.
В их жестах - иероглиф смерти.
вот так бы нам на этом свете
застыть, забыться на бегу.
Лишь только лед коснется губ.
Лишь только ветер…

Тревога, смертная тоска
душой, как мячиком играет.
То вдруг, подбросит и поймает.
Как холодна ее рука.
Когда бы знать итог броска.
Но мы не знаем…